Иоанна Хмелевская - Алмазная история [Великий алмаз, Большой алмаз]

Мариэтта чуть было сразу не вылила свою микстуру. На следующий день она ждала на другой стороне улицы, так как приводить сомнительного купца к себе домой не имела ни малейшей охоты. Виконт также предпочёл не принимать его у себя. Напряжённо вглядываясь в дверь лавки, Мариэтта переживала адские муки, так как воображение у неё вдруг разыгралось, и она представила себе, что де Нуармон алмаза ей уже не вернёт, сбежит из лавки через задний ход, просто-напросто ограбив её. Или нет, не он, ювелир его убьёт и завладеет камнем. Или некто убьёт их обоих, какой-нибудь бандит — уже там притаился. Или никто никого не убьёт, а оба вместе вызовут полицию, и её арестуют, а тут вдруг в лавке начнётся пожар или какое другое несчастье случится, во всяком случае она алмаза больше не увидит, а свободу потеряет…

Короче говоря, впервые в жизни у Мариэтты случилась настоящая истерика. И даже кое-какое основание уже имелось: виконт, человек бесхитростный, не сумел скрыть своих колебаний и сомнений. Напряжение все возрастало и здесь, напротив ювелирной лавки, достигло высшей точки.

Не имея ни малейшего понятия о переживаниях сообщницы, виконт вышел от ювелира с алмазом.

Осмотр камня был произведён в задней комнатке, представляющей собой нечто вроде мастерской.

Виконт только тогда окончательно убедился, что и впрямь имеет дело с самым большим алмазом в мире, когда увидел реакцию специалиста. Покрывшись багровыми пятнами и хватая ртом воздух, а рукой лупу, ювелир внимательнейшим образом изучил камень, напрасно пытаясь скрыть свои эмоции.

— Распилить или господин виконт хочет продать? — спросил он напрямик.

— Я ещё не решил, — ответствовал де Нуармон, чуть ли не силой отбирая драгоценность у потрясённого ювелира. — Во сколько вы его оцениваете?

— Трудно сказать. Вещь уникальная. Если распилить…

— Подумайте над этим, — сухо посоветовал виконт. — Владелец хотел бы получить деньги. Я зайду завтра-послезавтра.

Ювелир несколько оклемался.

— Послезавтра, пожалуйста. Мне нужно сориентироваться. Возможно, я смогу назвать сумму.

Выйдя за порог магазина, виконт собирался дать радостный знак Мариэтте, скрытой под густой вуалью. Однако знак не очень-то получился, так как де Нуармон вдруг со страхом подумал, а что, если до послезавтра ювелир дознается, что дело-то с душком, и начнёт строить козни? И зачем он полез во все это?… И виконт с недовольным выражением лица затоптался на месте.

Сама не своя от переживаний, Мариэтта восприняла его неуверенность как подтверждение своих подозрений и очертя голову кинулась через дорогу прямо под колёса кареты испанского посла.

Вряд ли и сто лет спустя удалось бы спасти ей жизнь. В начале же второй половины девятнадцатого века возможности были ещё скромнее, и четверть часа спустя бедняжка умерла на руках несостоявшегося мужа. Или несостоявшейся жертвы.

Принимая во внимание высокие сферы, к которым принадлежала карета — в ней, правда, ехал не посол, а его вечно спешащий секретарь, — событие удостоилось аж двух упоминаний в прессе. Третья заметка с тем же самым адресом появилась неделю спустя, и говорилось в ней о насильственной смерти двух женщин, что умерли одна за другой. Первой умерла хозяйка дома, а на другой день её служанка.

Обе отравлены одной и той же субстанцией, остатки которой обнаружены в пустой квартире, снимаемой погибшей в уличной катастрофе. В полицейских архивах остались показания свидетелей, из коих следовало, что обе дамы поочерёдно отведали напиток из изящного хрустального графинчика.

Сделали они это абсолютно добровольно, а жидкость оказалась концентратом очень сильного яда растительного происхождения.

Виконт де Нуармон прочитал эти заметки, но абсолютно никаких подозрений они у бесхитростного молодого человека не вызвали. Он так и пребывал в убеждении, что невеста-сообщница любила его больше жизни, и испытывал большое облегчение при мысли, что не успел огорчить её своими сомнениями.

Остаток денег Мариэтты в сумме четырехсот франков де Нуармон лично отвёз папаше-кузнецу.

Алмаз же оставил у себя. Никаких угрызений совести он при этом не испытывал, так как имел глубочайшую уверенность, что именно такова была бы воля покойной. Да и на что кузнецу алмаз, с которым даже он сам не знает, что делать? А сколько бы пришлось объяснять!…

Во всяком случае, неожиданная и столь драматическая смерть Мариэтты заставила виконта воздержаться от каких бы то ни было дальнейших действий. Ювелиру объяснил, что владелец передумал и уже не желает продавать камень, после чего приступил к затяжному и безнадёжному сражению с одолевавшими его мыслями. И в таком состоянии пребывал целых два года, к огромной радости родителей, так как большую часть времени провёл в родовом замке. Париж виконта стал раздражать.

А затем из страны, бывшей когда-то Польшей, нахлынула новая эмиграция, изгнанная на чужбину в результате разгрома очередного восстания…

Граф Дембский, чей прадед получил титул из рук самого Наполеона, бежал из страны в последний момент, взяв с собой единственную дочь; скорее правильнее было бы сказать, что это дочь забрала легкораненого отца. Имение графа, ясное дело, было конфисковано, но, к счастью, большая часть фамильного имущества находилась в руках бабки, старой графини Дембской, родом из богатых гданьских купцов. В своё время женитьба деда считалась мезальянсом и горячо осуждалась, теперь же оказалась весьма полезной. Приданое старой графини конфискации не подлежало, граф Дембский был единственным наследником, независимо от того, где находился — в Сибири или в Париже. Он предпочёл Париж.

Пересылка средств через Гданьск никаких трудностей не вызвала, и граф, сняв небольшой скромный особнячок на шоссе д'Антен, тут же вошёл в высшее общество, хорошо, впрочем, ему знакомое ещё со времён молодости. Красавица-дочь моментально произвела фурор.

В семнадцатилетнюю графиню Клементину виконт де Нуармон, бывший старше её на одиннадцать лет, влюбился насмерть с первого взгляда. Виконт всегда имел бешеный успех у женщин, но вот уже два года, с тех пор как завладел алмазом, вёл безупречный образ жизни, о чем почти не догадывался. Таинственным образом Великий Алмаз изменил характер транжиры и повесы. Некогда представитель золотой молодёжи, легкомысленный и беззаботный прожигатель жизни превратился в думающего молодого человека. Обладая драгоценностью сомнительного происхождения, виконт не в силах был отказаться от сверкающего и завораживающего своей красотой камня и в то же время не умел провернуть необходимые дела: распилить или продать, найти нужных ювелиров и тому подобное.

Денег не было, де Нуармон все глубже залезал в долги. Семья ничем помочь не могла, и он целыми днями слонялся по последнему, изрядно ощипанному поместью, где престарелые отец с матерью влачили жалкое существование в разваливающемся замке. Дохода с имения едва хватало, чтобы не умереть с голоду, а алмаз сиял и манил, предостерегая в то же время от легкомысленных действий.

А посему виконт в первую очередь изжил в себе легкомыслие.

Весь парижский высший свет, а с ним и полусвет, сначала удивились, потом не поверили, а затем смирились с таким чудесным преображением столь пламенного некогда таланта. Разнёсся слух, что виконт должен выгодно жениться и отсюда столь резкий поворот к моральным принципам, хотя многие и многие молодые и не очень молодые дамы охотно взяли бы его в мужья без всяких дополнительных добродетелей.

Двадцать лет тому назад восьмилетний тогда виконт был представлен молодому графу Дембскому своим собственным отцом, который вводил в парижское общество польского аристократа. Поэтому сейчас возобновить знакомство было нетрудно, а значит, доступ к Клементине открыт.

Клементина, выросшая в стране со сложной политической обстановкой, с одной стороны, напичкана была суровыми принципами с упором на несгибаемый патриотизм, с другой же, излучая радость жизни и энергию, жаждала впечатлений и отдыха после пережитых ужасов, мечтала о веселье и развлечениях. Никаких задатков будущей матроны и вечной страдалицы у неё не имелось. Наоборот. Тот факт, что девушка самолично должна была верхом и пешком среди лесов и долов пробираться к повстанцам, доставляя им еду и перевязывая раны, ничуть её не доконал, и даже разгром восстания не лишил оптимизма. Все пережитое юная полька воспринимала как пусть достаточно мрачное, но все же замечательное приключение и научилась радоваться каждой минуте передышки, восстанавливать силы для грядущих несчастий и свято верить в так называемое лучшее завтра. Она была из тех женщин, что являются сущим даром небес для всего мужского рода. Недавние исторические события сформировали у девушки зрелый ум и характер, внутренне она была гораздо старше своих лет.

И в придачу ещё настоящая красавица.